Это была наше второе совместное путешествие; наверно, поэтому я не вёл тогда дневник. Мы поженились всего год назад, и я всё ещё смотрел на мир её глазами – вещи интересовали меня, только если они значили что-то для Магды. Возможно, если бы я знал, что этот раз был последним, то фотографировал и писал бы каждый день. Да нет. Неправда. Мы оба понимали, что едем прощаться. Не из-за девочки же с персиками мы туда собрались в марте 2019? Хотя Магда сказала бы, что именно из-за неё, из-за девочки. У неё была какая-то странная связь с этой картиной, и когда мы наконец добрались до Третьяковской галереи, она простояла, не отрывая глаз от сросшихся бровей этой девицы, минут сорок. Я этого никогда не мог понять – на что там смотреть полчаса, о чём плакать? Но это же Магда.
Потом, когда всё случилось, шестнадцатого ноября 2021, она рыдала. Прихожу утром на кухню, – сидит за пустым столом, и слёзы тихо текут, а лицо серое. И я сразу понял всё, даже не полез новости смотреть. Лицо такое было, как будто у неё умер кто-то. То есть, тогда конечно много людей погибло. Но такие глаза бывают, когда потеряешь кого-то очень близкого, а у неё и родственников-то в России никаких. Я не пошел на работу и остался с ней. Сидел, обнимал, баюкал, как маленькую. А она всё молчала, и я спросил, что ей запомнилось в России больше всего. Дурак, думал, это её отвлечёт. А она говорит: «Сушки, Иштван, сушки!», – и как начала рыдать, я уже думал в больницу её везти.
Сушки – это такие сухие колечки из теста. Не помню, откуда она про них узнала, но тогда в Москве мы целый день за ними гонялись. Никто про эти сушки не знал уже толком, говорили, не делают их больше, а она упрямилась, искала, в каждом магазине объясняла, мол, маленькие такие, сухие, на верёвочке, бывают с маком. И откуда она-то всё это взяла? Из книжки, что ли? Или слышала от кого. Мы их нашли потом, и фотография есть – она там в них сидит, как в бусах. И вот она про эти сушки… и про девочку с персиками потом.
А девочка-то сгорела. Что-то вывезли, а она, говорят, сгорела. А может и себе кто забрал.
Вообще, Москва тогда была нарядная. И март был неплохой: солнца много, грязи мало, на деревьях грачи. Черные птицы, страшные, а у русских они обозначают начало весны. И пробок почти не было, и квартиру мы отличную сняли очень дёшево. Ведь кто мог, уже уехал, хотя об этом не очень-то говорили. А кто уехать не мог или не хотел – те веселились, как в последний раз.