[tormashki]

Нюх.


Один не выдающийся, но весьма трудолюбивый профессор, работая в своей лаборатории, нечаянно понюхал очень ядовитый раствор, схватил себя за нос и упал в обморок.

Ассистентка Наташа вызвала скорую, Профессора отвезли в больницу, обследовали и сказали, что он, увы, навсегда потерял обоняние. Профессор не слишком расстроился: он не был ни любителем цветов, ни ценителем вин, и пользовался всю жизнь одним и тем же одеколоном, который ему покупала мама. В жизни без запахов даже нашлись преимущества: например, голубцы можно было есть, не морщась. И всё пошло своим чередом, пока через несколько недель Профессору не начали мерещиться запахи.

– Яблоки! Кто-то ест яблоки? – спросил он однажды вечером.
– Никто, – ответила Наташа, принюхиваясь.

Профессор встревожился и пошел к врачу. Врач объяснил ему, что в этом нет ничего странного: иногда человеку руку ампутируют, а она у него потом чешется. Посоветовал не обращать внимания и заверил, что само пройдёт.

Но Профессор не мог не обращать внимания. Запахи мерещились ему все чаще и чаще, и это были очень странные запахи. Ничто у Профессора не пахло так, как положено: апельсины пахли сигаретами, дети пахли канцелярским клеем, трамваи пахли зубной пастой, а одеколон, который дарила мама, однажды утром завонял резиной.

Профессор очень переживал, – он не любил необъяснимые явления, особенно когда они происходили в его собственной голове. Он завел себе тетрадку и расчертил каждую страницу на две колонки. В левой записывал объекты и явления, а в правой – их новые запахи:

Дождь пахнет грушами
В больнице пахнет кошками
Кошки пахнут нарциссами

Он часто перелистывал записи, ставил на полях отметки, рисовал стрелочки и добавлял сноски, но так и не находил никакой связи. Однажды утром, сидя за столом у себя в кабинете, он записал: "Дырокол пахнет водорослями", убрал тетрадь в портфель и крепко задумался. Вскоре пришла ассистентка.

– Наташа, – сказал он. – Эти водоросли не могут продолжаться. Всю жизнь я верил в объяснимость дыроколов. Если всё пахнет, как ему вздумается, какой смысл во всех этих пробирках?
Ассистентка ничего не поняла, но кивнула.
– Я решил, я буду путешествовать. Мне надо обнюхать как можно больше всего, чтобы найти ответ.
Они помолчали немного и сказали одновременно, глядя в пол:
– Я подумал, может ты хочешь...
– Если Вы не против, то я бы тоже...

Они собрали вещи и поехали на юг. Теперь записи вела Наташа, а Профессор диктовал:

Из билетной кассы пахнет картошкой
Вокзал пахнет имбирём
Сосед по купе пахнет керосином

Они останавливались в больших городах (малиновый джем, лак) и маленьких деревушках (крем для обуви, омлет с грибами), бродили по полям (мёд, аэрозоль для стёкол) и пожили у моря (гороховый суп). Но стопка исписанных тетрадей росла, а разгадки всё не было видно. Профессор с каждым днём худел и бледнел. Иногда по вечерам он спрашивал у Наташи, не кажется ли ей, что он просто сошел с ума, и она, не зная, как его утешить, садилась за стол и начинала перелистывать тетради.

Неизвестно, сколько бы еще он так протянул, но однажды в небольшом городке на побережье Профессор вышел пройтись перед сном и оказался около церкви. «Для порядка придётся и это тоже обнюхать», – сказал он себе, толкая тяжелую дверь.

В церкви было пыльно, темно и пахло варёной капустой. Профессор потоптался у входа, а потом сел на лавочку и сложил руки на коленях. Он понятия не имел, что нужно делать, поэтому просто сидел и смотрел по сторонам. «Возможно, – произнёс он, наконец, сквозь зубы, – вопреки всему, что я знаю, и во что я верю, ты есть, и я тебя ищу». От этих слов во рту у него образовался какой-то кисловатый привкус, но он продолжил: «Объясни, пожалуйста, что всё это значит». Во рту сделалось ещё противнее, и стало, к тому же, стыдно. Он задрожал, обхватил себя за плечи и стал повторять, сначала тихо, а потом всё громче: «Что всё это значит, что всё это значит, что всё это, черт возьми, значит?!» Ничто в церкви не менялось от его крика, но он всё кричал и кричал, и вдруг почувствовал, что запах капусты пропал, а вместо него… и тут Профессор захохотал, как сумасшедший, а потом заплакал и сполз со скамейки на пол.

Он пришел в себя в больничной палате с пустыми белыми стенами и окнами в пол, которые были задернуты плотными шторами. Наташи рядом не было, но он знал, что она недалеко: на столике рядом с койкой лежали тетрадь и ручка. Профессор приподнялся на локте, открыл тетрадку и сделал аккуратную запись: «Бог пахнет мокрой собакой». А затем добавил: «и нету в этом никакого смысла».

Он встал с постели, подошел к окну и отдернул штору. В комнату хлынул яркий свет летнего полудня, а окно оказалось дверью на балкон. Профессор повернул дверную ручку и мир, не имеющий никакого смысла, радостно опрокинулся на него.

Тополя перед балконом громко шелестели и пахли сосисками. Чей-то новенький велосипед, прислоненный к фонарному столбу, пах шампунем. Ветер приносил с моря ароматы канифоли и компота из сухофруктов. Профессор стоял у балконной балюстрады, подставив лицо солнцу, и думал, как хорошо было бы, скинув рубашку, занырнуть с разбега в этот компот. Тут он заметил, как в дальние ворота больничного сада входит Наташа, и ему ужасно захотелось к ней. «Наташа, Наташенька! А ну и пусть, что мокрой собакой!» – закричал он, сам не замечая, что кричит, и вдруг ощутил в теле странную легкость. Он почувствовал, что ноги его отрываются от балконных плит, и соскальзывают с босых ступней войлочные тапочки, и больничный парк уже плывёт под ним, покачиваясь. Профессор испугался немного, но почувствовал запах чесночных гренок, исходивший от куста черёмухи, ухватился за него, как за невидимую ниточку, и полетел уже ровнее. Потом над прогретой черепичной крышей сарая поймал аромат свежей газеты, пронёсший его до пышной липы, завис ненадолго над ней, купаясь в запахе крепкого чая, и вот, наконец, уловил тянущуюся издалека паутинку Наташиных духов – апельсиновое варенье, опавшая хвоя – и полетел по пустой аллее к ней навстречу, уверенно набирая скорость.