воскресенье, 20 апреля 2008
Про гусениц
Моим друзьям И. Д. и К. Г.
читать дальше– Ккккак же не хочется! – сказала пушистая коричневая гусеница и затянулась ментоловой сигареткой. Они с подружкой лежали на спинках на кленовом листе и смотрели в небо. Солнце светило откуда-то сбоку и было уже не горячим, а теплым, по небу плыли маленькие круглые облака, в траве пели кузнечики.
– Кто это придумал, вообще? – продолжала гусеница. – Я понимаю, например, головастиков, – им без лап ни почесаться, ни в карты поиграть. Или вот личинки. Они белые, жирные, смотреть противно. А мы? – тут она приподняла голову и потянулась, чтобы еще раз убудиться, что брюшко у нее идеально плоское, а шоколадная шерстка потрясающе блестит. – Нам-то зачем?
Она посмотрела на лежащую рядом подругу – черную, в мелкую желтую крапинку. Та едва заметно пошевелила изящными мохнатыми усиками. Это могло означать и «не знаю», и «давай не сейчас». Коричневая гусеница вздохнула, улеглась поудобнее и стала следить за облаками. Одно из них было очень похоже на огурец с хвостиком, но пока гусеница раздумывала, стоит ли обратить на это внимание приятельницы, огурец скукожился и распался на две половинки. Гусеница вздохнула еще раз.
– Почему обязательно надо во что-нибудь превращаться? Вот только научишься наконец жить, устроишься, перестанешь думать обо всяких глупостях, обретешь наконец мир с собой и окружающими... как уже пора становиться кем-нибудь другим. Я, может, не хочу. Меня, может, и так все устраивает.
– Не хочешь – не превращайся, - проворчала черная гусеница. Ее немного раздражала привычка подруги постоянно вздыхать и усложнять самые простые вещи.
– Не то чтобы я совсем не хочу. Нектар, говорят, здорово жрать. И летать наверное тоже здорово. И крылья у меня наверное будут красивые, если как у бабушки по маминой линии. Но вдруг мне не понравится? Вдруг не в том мое предназначение? Мы же над ними смеялись в детстве, помнишь?
– Я не смеялась, – сказала черная. – Ты смеялась, я – нет.
– Потому что они кретины и зануды, и крылья эти – полная безвкусица! - ответила коричневая, начиная злиться. Злилась она из-за того, что дома в спальне у нее висел огромный портрет Павлиньего Глаза, и она боялась, что подруга ей сейчас это припомнит. Чтобы успокоиться, она снова закурила.
Солнце село за деревья, становилось прохладно. Несколько минут они молчали. Коричневая гусеница думала о своем домике под кустиком подорожника, о том, как здорово там устраивать вечеринки, и о том, что она давно собиралась подарить портрет Павлиньего Глаза племяннице. Задумавшись, она стряхнула пепел с сигареты прямо себе на брюшко.
– Блять! – сказала она, вскакивая.
Черная гусеница хихикнула и перевернулась на лапки. Она подняла лежащую рядом раскрытую книжку и убрала ее в рюкзачок. Коричневая гусеница сидела, не двигаясь, и смотрела на свою длинную тень.
– Пойдем уже, – сказала черная и не спеша поползла к краю листа.
Коричневая гусеница догнала подругу уже почти у самых корней дерева. Спустившись в траву, они как обычно остановились около бутылочного осколка, чтобы передохнуть и пригладить шерстку. Черная гусеница посмотрела на свое отражение в зеленом стекле и потрогала его лапкой.
– Как ты думаешь, бабочкам можно ругаться матом? – спросила коричневая.
– Можно, наверное. Почему ж нельзя, – ответила черная.
Они молча выкурили еще по сигаретке и попозли домой.
mamifero
mamifero